[sweetlanacm]

Нашла на ВВС интервью Толкиена

Источник: wikers.ru/weekly/interview/10807/
Интервью Джона Рональда Руела Толкиена Радио BBC, 1971 год. Беседует Деннис Геррольт.
Деннис Геррольт: - Была ли у вас заранее была своего рода схема, на которой вы построили все это?
„ Если вы собираетесь придумать сложную историю, вы должны работать по готовой карте „
Дж. Р. Р. Толкиен: Всю эту гигантскую сагу? О, я построил весь этот мифологический мир задолго до того, как написал «Хоббита» и «Властелина колец».
Он внедрился в повествование сам — так же, кстати, как и «Хоббит» – «Хоббит» ведь на самом деле вовсе не задумывался как предыстория «Властелина колец», но как только он оказался в пространстве выдуманного мной мира, он оказался вовлечен и в происходящие там события.
Г.: - То есть в действительности ваши персонажи и ваша история, а не вы, ответственны за создание всего этого?
Т.: [Раскуривает трубку]
Г.: – Говоря, что они ответственны за все это, я не имею ввиду, что вы были полностью под властью их чар или что-то вроде этого.
Т.: – О, нет-нет, я не блуждал в фантазиях и уж в любом случае это не было одержимостью. Просто у вас есть чувство, что из имеющихся вариантов A, B, C, D ¬ только А или какой-то другой может быть правильным и вы должны ждать, пока не увидите, какой именно. И уж конечно у меня была карта. Если вы собираетесь придумать сложную историю, вы должны работать по готовой карте, потому что в противном случае вы никогда не сможете нарисовать ее задним числом. Ну а всякие реалии природы и погоды были описаны примерно такими, какими они были в этой части света в 1942-м.
Г.: – Так вы начали работу над всем этим в 1942?
Т.: – О нет, я начал сразу после того, как закончил «Хоббита» - еще в 30-х.
Г.: – Но закончено это было непосредственно перед публикацией...
Т.: – Я написал последние строчки... примерно в 1949 — помню, что по-настоящему плакал над концовкой. Но потом, конечно, было огромное количество вычиток. Я дважды перепечатал весь труд целиком и правил его от руки еще много, много раз, лежа на кровати в мансарде. И все же осталось несколько ошибок, забавляющих меня [разжигает погасшую трубку] постольку, поскольку я сейчас могу придерживаться позиции, в которой меня не заботит, что подумают обо мне другие люди. Но это были ужасные для профессора английского языка и литературы грамматические ошибки.
Г.: – Я ни одной не нашел.
Т.: – Одна из них — неправильно написанное причастие прошедшего времени (bestrode вместо bestride (перешагивать)) [смеется].
Г.: – Будучи лингвистом и профессором английского языка, испытываете ли вы чувство вины в связи с тем, что потратили большую часть своей жизни на выдуманную историю?
Т.: – Нет. Я уверен, это сделало язык намного лучше. В моих книгах реализованы все мои познания в лингвистике. Так что никакого комплекса вины по поводу «Властелина колец» у меня нет.
„ Это были ужасные для профессора английского языка и литературы грамматические ошибки „
Г.: – У вас есть пристрастие ко всем этим уютным вещичкам, олицетворяющим жизнь в Шире — дом и трубка, очаг и постель?
Т.: – А у вас есть?
Г.: Есть ли оно у вас, профессор Толкиен?
Т.: – Ну конечно, да.
Г.: – Можно ли сказать, что хоббиты вам как-то особенно близки?
Т.: – У них я чувствую себя дома... Шир очень похож на ту часть мира, в которой началось мое познание окружающей действительности, обостренное тем, что я родился не здесь – я ведь родился в Блумсдэйле, в Южной Африке. Моя семья вернулась в Великобританию, когда я был очень юн, но это все проникло в мою память и мое воображение и остается там, даже когда я об этом не думаю. Если роль вашей первой Рождественской елки выполняет завядший эвкалипт, если вы привыкли к постоянным беспокойствам из-за жары и песка, тогда, пребывая как раз в том возрасте, когда воображение открыто, и внезапно обнаружив себя в тихой деревне в Уорвикшире, я полагаю, вы проникнетесь особой любовью к сельской центральной Англии, суть которой - хорошая вода, камни, вязы, маленькие тихие речушки и, конечно, деревенские жители вокруг.
Г.: – Сколько лет вам было, когда вы вернулись в Англию?
Т.: – Полагаю, около трех с половиной. Довольно восприимчивый возраст — думаю, одна из причин, по которой люди говорят, что ничего не помнят об этом времени, заключается в фотографическом постоянстве окружающей их обстановки. Маленькие изменения просто создают пятнышки на этом фото. Однако если в жизни ребенка происходят резкие изменения, как у меня, они остаются в сознании. При этом новые ощущения стремятся встроиться в старые воспоминания. У меня есть совершенно ясная, яркая картина дома из детства — но теперь я знаю, что это красивая смесь образов моего дома в Блумфонтейне и дома моей бабушки в Бирмингеме. Я до сих пор помню идущую вниз дорогу в Бирмингеме, помню, что происходило в большой галерее, что происходило на балконе. Соответственно, я помню все очень хорошо, я могу вспомнить купание в Индийском океане, когда мне еще не было и двух лет, и я помню это очень четко.
Г.: – Фродо принимает бремя Кольца, воплощая собой символ долготерпения и упорства; можно сказать, что в буддистском смысле он «приобретает заслугу». Фактически, он становится фигурой, сопоставимой с Иисусом Христом. Почему вы выбрали полурослика, хоббита на эту роль?
Т.: – Я не делал этого – у меня не было большого выбора, я же уже написал «Хоббита», как вы понимаете... Все, что я пытался сделать — вести повествование от той точки, на которой закончился «Хоббит». В моих руках были хоббиты, но не я сам.
Г.: – И, разумеется, нет никакого особого сходства Бильбо с Иисусом Христом.
Т.: – Нет...
Г.: – Однако перед лицом наиболее ужасных опасностей он борется изо всех сил, не отступая, и выходит из схватки победителем.
Т.: – Однако это выглядит скорее похожим на аллегорию с человеческой расой. Меня всегда впечатляло, как мы выживаем благодаря неукротимой храбрости - довольно маленькие люди без шансов на победу в борьбе с джунглями, вулканами, дикими зверями... Но мы продолжаем борьбу, даже не видя пути к победе.
Г.: – Полагаю, слово Мидгард (название мира в германо-скандинавской мифологии — прим. пер.) то же самое, что Средиземье (Middle-earth) или как минимум как-то с ним связано?
Т.: – О да, это то же самое слово. Большинство людей ошибаются, полагая что Средиземье это какая-то часть Земли или другой планеты, если смотреть на это с точки зрения научной фантастики, но это просто старомодное слово для мира, в котором мы живем, представлявшегося людям прошлого окруженным со всех сторон океаном.
„ Меня всегда впечатляло, как мы выживаем благодаря неукротимой храбрости - маленькие люди без шансов на победу в борьбе с джунглями, вулканами, дикими зверями... „
Г.: – Мне кажется, что Средиземье в том смысле, в котором о нем говорите вы, это мир в котором мы живем, но в другое время.
Т.: – Нет... Он на другой ступени воображения, это да.
Г.: – Специально ли вы во «Властелине колец» сделали разные расы воплощением разных принципов: эльфы мудрые, гномы — ремесленники, люди — земледельцы и воины и так далее?
Т.: – Я не собирался делать этого, но, обладая властью над всеми ими, вы просто обязаны сделать их разными. Как мы знаем, в конечном итоге человечество должно трудиться, это то, что всех нас объединяет. Мы все — или как минимум большая часть человечества — хотели бы быть умнее и искуснее. Между нашими идеями и возможностями по воплощению их в жизнь всегда есть разрыв, и мы должны продолжать движение до тех пор, пока не будем знать, уметь и мочь больше. Нам нужно время. Потому-то эльфы и бессмертны. Делая их бессмертными, я не имел ввиду, что они вечны, я хотел лишь подчеркнуть их долголетие — возможно, они существуют также долго, как и жизнь на земле.
С гномами все довольно очевидно — согласитесь, они во многом напоминают вам евреев. Их слова явно семитские, как и конструкции фраз. Хоббиты же просто английские крестьяне. Их малый рост отражает тот факт, что у них небольшое воображение, что не мешает им иметь довольно храбрости и скрытой силы.
Г.: – Одно из самых сильных свойств книги – невероятное количество имен и названий, причем каждое из них не забыть уже после второго прочтения книги.
Т.: – Мне очень приятно, что вы отметили это, потому что это стоило мне немалых усилий. Кроме того, хорошие имена доставляют мне самому немало удовольствия. Я всегда начинаю писать книгу с имен. Дайте мне имя и оно создаст историю — вот так и не иначе.
Г.: – Все эти языки, которые вы знаете, помогли вам в создании «Властелина колец»?
Т.: – Из современных языков, должен признаться, меня всегда больше других привлекал уэльский — и своим звучанием, и стилистикой, несмотря на то что впервые я услышал его из уст водителей грузовиков, перевозящих уголь. Мне всегда хотелось знать, о чем шла их речь.
Г.: – Похоже, музыка уэльского языка украсила книгу благодаря названиям, выбранным вами для гор, да и для других географических названий.
Т.: – В значительной степени. А еще очень мощное влияние оказал финский язык, хотя в книге его отголоски и более редки.
„ Я не люблю даже запаха аллегорий „
Г.: – Можно рассматривать вашу книгу как аллегорию?
Т.: – Нет. Я не люблю даже запаха аллегорий.
Г.: – Считаете ли вы, что темп мирового упадка замедляется по мере того, как Третья эпоха подходит к концу и видите ли вы сейчас зарю четвертой эпохи мира — нашего мира?
Т.: – В свои годы я совершенно определенно могу считаться человеком, жившим в одну из наиболее динамичных исторических эпох. Уверен, никогда еще не было семидесяти лет, вместивших такое количество перемен.
Г.: – Во всем «Властелине колец» есть некое осеннее настроение – один из персонажей как-то говорит, что история продолжается, но мне кажется, что она как раз заканчивается. Все приходит в упадок, исчезает, к концу Третьей эпохи все движется к нарушению ряда традиций. Сейчас мне все это напоминает фразу Теннисона «Старый порядок меняется, уступая место новому, и Бог проявляет во многом». Где Бог во «Властелине колец»?
Т.: – Он упомянут раз или два.
Г.: – Он един?
Т.: – Да, един.
Г.: – Вы верующий?
Т.: – Да, я католик. Набожный католик.
Г.: – Хотели бы вы остаться в памяти людей главным образом благодаря вашим трудам по филологии или, все-таки, как автор «Властелина колец» и «Хоббита»?
Т.: – Я бы не питал иллюзий на этот счет: если меня вообще запомнят, то только благодаря «Властелину колец». Вряд ли мой случай будет сильно отличаться от истории с Лонгфелло, известного благодаря «Песни о Гайявате», а не тому, что он был профессором кафедры современной лингвистики!